«Вначале я симпатизировал протестам, но когда открыл их насильственную сущность, изменил своё мнение», — сказал один сирийский служащий. «Это правительство совершило много ошибок. А теперь, какую альтернативу мне предлагают те, кто борется? Хаос? Исламистов? Нет, спасибо, предпочитаю то, что есть, со всеми его недостатками». Это мнение повторяется среди «молчаливого большинства», включая некоторых критиков диктатуры Башара аль Асада. Эти мнения наводят на мысль, что милитаризация оппозиционеров сыграла против них, но пошла на пользу режиму, с каждым разом всё более изолированному на международной сцене.
«Конечно, не хватает политических изменений. Нам нужна свобода прессы, политические партии и, главным образом, прозрачность, чтобы покончить с коррупцией», — говорит аналитик, принадлежащий к тонкому социальному слою сирийского общества. Посредник всё же боится, что «кратчайший путь радикальных изменений, без организованного переходного периода», заодно отнимет у него права личности, которыми сейчас владеет номинально светская Сирия (хотя её законы и основаны формально на Шариате).
«При этом режиме я могу выпить пиво на террасе, иметь невесту и заявить, что я атеист, и никто не может мне ничего сделать», — говорит он, уверенный, что исламисты – составляющие ядро оппозиционного Национального Совета Сирии собираются отнять эти преимущества. «Я не верю их обещаниям, а то, что происходит в Тунисе или в Египте, также не вселяет оптимизма», — подчеркнул он. «После 40 лет диктатуры у нас нет политической культуры, до того, как изменять что-то, мы должны создать политические институты».
«Больше всего я боюсь бородачей», — говорит служащий, отказавшийся сообщить свои религиозные пристрастия («это не важно: я не исполняю ритуалов»). Бородачи — это исламисты, и этот отец семейства уверен, что именно они стоят за беспорядками и финансируют их. «Постыдно то, что манифестации выходят из мечетей и что именно имамы воодушевляют людей», — сказал он.
Ту же озабоченность высказали и Майед Ниязи — президент недавно созданного «Сирийского движения за Родину», которое пытается навести мосты между оппозиционерами и лояльными к правительству согражданами. «Одна партия – это неприемлемо, но исламский экстремизм нас не устраивает», — сказала она. Эта женщина, которая заявляет, что она «актриса и социальная активистка», бывшая членом провинциального совета Дамаска в 2006-2007 годах, говорит о своей независимости от власти. «Мы всё ещё ждём официального признания», — сказала она в своём офисе, существующем на пожертвования 50 основателей группы.
Адвокат и правозащитник Анвар аль Боунни говорит, что страх перед исламистами преувеличен. «Я христианин и мне не страшно», — заверил он. «Около 40 % сирийцев принадлежат к религиозным меньшинствам, а 60% — арабы-сунниты, половина из которых не озабочена религиозными вопросами. Даже если бы вторая половина состояла из исламистов и проголосовала «как один», они не смогли бы установить свою систему», — разъясняет он свою позицию. Кроме того, как он сказал, «все исламистские партии изменили язык и сейчас говорят о гражданском обществе и демократии, потому что знают, язык радикализма не обеспечит им поддержки».
Но даже без исламского фактора существует страх беспорядка, который может породить общее восстание. «Этот режим нас защищает, разрешает нам праздновать наши праздники и жить спокойно. Мне страшно от того, что может прийти ему на смену», — говорит М., христианка, вышедшая замуж за иностранца. «Мы потеряли безопасность», — говорит, со своей стороны, служащий полиции. «Если в этой стране хорошо, это потому, что у неё хороший лидер», — заявляет отец раненого солдата.
«Я понимаю, что 95% людей до 65 лет не знакомы со свободой. Они только слышали о ней и испытывают страх перед неизвестностью», — убеждает Аль Боуни. «Когда перемены произойдут, я уверен, они их поддержат». Для него это только вопрос времени. Ниязи всё же считает, что они всё ещё в состоянии избежать радикального переворота, который расценивает, как навязанный извне («Западу важны не наши права, а только свои интересы»). «Никогда не бывает слишком поздно», — сказала она в заключение.
ElPais (Испания), 19 ноября 2011 года.